Она говорит: "Вот, раз". И зажегся свет.
Вокруг просияли пуфики и диван,
и комната, что уютнее в мире нет,
и утром забытый на тумбочке красный бант.
Она говорит: "Пусть два". И журчит вода,
и жалобно тянет песню усатый кот.
За окнами льет ручьями с домов весна,
а сточные люки в ухмылке корявят рот.
Три раза щелчок ладонями - крепкий чай
стоит на столе, остывший, да ну и что ж?
Четыре. И покидает ее печаль,
людская молва и лесть, и чумная ложь.
Она тихо шепчет: "Пять". И горит камин,
тепло обвивает пледом, мурчащий кот
сидит на коленях, и вечер струится с ним
и сладким глинтвейном вспарывает живот.
"Пусть шесть". И раскрыта книга у ног ее,
за окнами затихает речной вокзал.
И каждый творит реальность свою, как Бог,
и крепость свою, которая только зал.
Она застывает и произносит: "Семь".
И ночь застилает сумрачные дома...
И мир, что её сейчас окружает здесь,
она сотворила, в общем-то, да, сама...
Вокруг просияли пуфики и диван,
и комната, что уютнее в мире нет,
и утром забытый на тумбочке красный бант.
Она говорит: "Пусть два". И журчит вода,
и жалобно тянет песню усатый кот.
За окнами льет ручьями с домов весна,
а сточные люки в ухмылке корявят рот.
Три раза щелчок ладонями - крепкий чай
стоит на столе, остывший, да ну и что ж?
Четыре. И покидает ее печаль,
людская молва и лесть, и чумная ложь.
Она тихо шепчет: "Пять". И горит камин,
тепло обвивает пледом, мурчащий кот
сидит на коленях, и вечер струится с ним
и сладким глинтвейном вспарывает живот.
"Пусть шесть". И раскрыта книга у ног ее,
за окнами затихает речной вокзал.
И каждый творит реальность свою, как Бог,
и крепость свою, которая только зал.
Она застывает и произносит: "Семь".
И ночь застилает сумрачные дома...
И мир, что её сейчас окружает здесь,
она сотворила, в общем-то, да, сама...